Сексуальное привыкание - понижение уровня возбуждения при повторных предъявлениях одного и того же сексуального стимула. Это обозначают термином привыкание, и подразумевается, что превалирующим требованием сексуального возбуждения является новизна. В этом смысле сексуальное возбуждение в ответ на эротические стимулы представляет собой явление, несравнимое с коленным рефлексом: образ, вначале действующий как сильнейший возбудитель, вскоре утрачивает эту способность.

Отмеченная необходимость новизны распространяется и на сексуальных партнеров. Лабораторные животные устают от одного и того же партнера, но частота совокуплений быстро воестанавливается при появлении свежего партнера [Michael, Zumpe, 1978]. Это называют "эффектом Кулиджа" согласно широко знаменитой истории о посещении государственной фермы Президентом и г-жой Кулидж, на которую большое впечатление произвели способности петуха, о котором ей было сказано, что его сношения "десятки раз в день" любой раз проводились с новой курицей [Bermant, 1976]. Домашний скот, такой, как быки и бараны, отдает выраженное предпочтение новым самкам, а "синдром Дон Жуана" широко распространен среди мужчин.

Впрочем и женщины также находят идею о новых партнерах возбуждающей, мужчины как правило придают новизне партнерши больше внимания. Это также весьма предсказуемо, исходя из теории эволюции. Самцы благодаря способности оплодотворить параллельно сразу несколько самок могут выиграть генетически. Самки же больше заинтересованы в сохранении помощи со стороны самца, выбранного ими для оплодотворения. Опять же, впрочем различие между мужчинами и женщинами не совершенно, но мужчины приблизительно вдвое чаще, чем женщины, выражают желание большего количества партнеров для оптимизации половой жизни.
Наверное, именно привыкание объясняет уклонение от инцеста у высших млекопитающих, так как исследование поведения содержащихся в неволе приматов, так же как и людей в израильских кибуцах, свидетельствует, что индивидуумы избегают сексуальных контактов с выросшими с ними в непосредственной близости, независимо от генетического родства. Другими словами, избегание инцеста осуществляется не в связи с генетическим распознаванием либо боязнью наказания (впрочем и последнее может иметь место), но сначала потому, что "раннее знакомство вскармливает пренебрежение". Близкие родственники, росшие вдали друг от дружки, нередко испытывают мощное сексуальное влечение, тогда как прожившие большую часть времени совместно сексуально индифферентны. В свете приведенных фактов сексуальное равнодушие, часто возникающее среди супружеских пар, можно рассматривать как частный случай уклонения от инцеста. Другими словами, оба случая можно объяснить снижением новизны сексуальных стимулов вследствие длительной экспозиции.

Семейные консультанты, наблюдающие множество пар, сексуальная жизнь которых практически прекращена, нередко стараются интерпретировать это явление в рамках психологических конфликтов, где межличностная ожесточенность активно подавляет сексуальные взаимоотношения. Вероятно, подобное истолкование содержит часть истины и на деле может быть единственным эффективным направлением терапии, впрочем истинная проблема часто лежит достаточно просто в угасании сексуального влечения из-за продолжительной бытовой близости. Аналогично сексотерапевты наблюдают у многих мужчин независимо от того, осознают они это либо нет, "избирательную импотенцию" по отношению к женам либо постоянным партнершам. И впрочем преднамеренная проверка данной гипотезы путем поощрения интрижек неэтична и неприемлема, обстоятельства могут демонстрировать абсолютную сохранность половой жизни с новыми молодыми партнершами. Опять же, клиницисту может быть удобнее действовать, считая, что расстройство обусловлено "неосознанной враждебностью" во взаимоотношениях, либо опираясь на аналогичную концепцию положительного торможения, в то время как намного наиболее значительную роль играет простое привыкание.

Значение новизны в сексуальном возбуждении, будучи основательно подтверждено с научной точки зрения и в общем необходимо благосклонно принято непрофессионалами (не всегда именно клиницистами), продолжает сохранять элементы теоретической проблемы. Воздействие новизны на ориентировочный рефлекс по терминологии психологов (как совокупность физиологических показателей готовности к действию и возбудителей тревожности, отражающих попытку животного оценить угрозу его выживанию со стороны новых стимулов) весьма объяснимо концепцией "сопоставителя" в гиппокампе, постепенно относящего любой признанный знакомым стимул к категории неугрожающих [Gray, 1982]. Сильно труднее, впрочем, представить процессы в центральной нервной системе, необходимые для опосредования сексуального привыкания (впрочем они и должны существовать).

Проблема заключается в том, что, с одной стороны, мы имеем положительный план либо "прототип" возбуждения, установленный врожденными запускающими механизмами и сложившимися в раннем детстве механизмами по типу импринтинга, а с иной - программу, обеспечивающую постепенную утрату каждый представительницей этого прототипа способности вызывать возбуждение. К примеру, мазохист не может быть удовлетворен одним конкретным изображением женщины в сапогах и с хлыстом - ему нужна постоянная поставка незначительных вариаций на эту тему. Фетишиста не устроит одна пара туфель - необходимы непрерывно изменяющиеся детали в пределах определенных рамок. А для большинства "нормальных" мужчин ни одно изображение обнаженной натуры (либо конкретная партнерша) не может обеспечивать оптимальную пожизненную стимуляцию - некоторая степень "хождения на сторону" кажется неизбежной. Смена одежды, поз, места полового сношения, затемнение спальни и так далее - все это не исключительно способствует обретению новизны и в определенном смысле замещает "реальную вещь", но и, говоря эволюционным языком, подразумевает не менее чем смену партнерши. Биологическое значение такой модели понятно ("репродукционный императив" неприкрыто поощряет относительный промискуитет самцов для максимальной дисперсии генов), но ее физиологические механизмы остаются загадкой.

Появляется интересный теоретический вопрос: что произойдет, если конкретная партнерша и формы сексуальной активности, доставляющие ей удовольствие, окажутся в точности соответствующими оптимальному плану мужчины? Приведет ли это к настоящей любви? Перестанет ли действовать механизм новизны? Статистически такое событие маловероятно, но тесные приближения к нему могут быть довольно часты. И правда,, моногамные, совсем как у лебедей, отношения попадаются зачастую в человеческих парах, и их весьма можно объяснить подобным образом. Это предполагает появление постоянной необходимости новизны исключительно в конечном итоге отклонений от стандарта у конкретных особей, что и создает нестабильность.

Впрочем наиболее вероятно, что новизна сама по себе имеет возбуждающие свойства, в ряде аспектов свойственные ориентировочному рефлексу либо даже аварийной системе выбора "бороться либо бежать". Существуют свидетельства, что угроза может способствовать сексуальному возбуждению (отсюда мазохизм, романы военного времени и особая пикантность, придаваемая связи незаконностью). И в самом деле новизна психофизиологически сильно близка к угрозе; новые стимулы рассматриваются "поведенческой системой подавления" мозга в качестве несущих риск, пока не доказано обратное. Так и новые партнерши способны "повернуть" мужчину к себе отчасти и тем, что вызывают в нем определенную долю испуга.